Во имя любви - Страница 23

В этот момент Николас заметил Джейн, подойдя к ней, он не слишком осторожно подтолкнул ее вперед:

— Кэрол ты уже знаешь, но не думаю, что ты встречалась с Джоном Мастерсом. Мастерс, это Джейн — моя жена. — Чувствуя, что выполнил свой долг, он отошел от нее и опять присоединился к Кэрол.

Джейн помедлила долю секунды, а затем подошла к мужчине, стоящему около камина, и робко протянула ему руку. Мастерс взял ее с улыбкой, втайне удивляясь грубости хозяина, так как едва ли мог поверить, что Николас уже поссорился со своей прелестной супругой. Покопавшись в памяти, он припомнил какие-то странные слухи, ходившие вокруг внезапной женитьбы Николаса на секретарше своего отца, тогда как его имя все уже связывали с Кэрол, имея в виду их скорую свадьбу. Если он припоминал правильно, то многие пытались поговорить об этом с Кэрол, но она была искусным дипломатом и не выказывала ни ревности, ни разочарования в том, что окончательный выбор Николаса пал не на нее.

Джон Мастерс сам по себе не страдал излишней деликатностью. Его характер строился на прямоте и честности, и он не тратил время на излишние размышления и не подвергал сомнению право каждого человека жить в соответствии со своими моральными принципами; глядя в его глаза, Джейн сразу поняла, что перед ней человек, которому она могла доверять, и она неожиданно с облегчением вздохнула:

— Я так рада познакомиться с вами, мистер Мастерс. Я многие годы восхищалась вашими картинами, но даже не мечтала, что смогу лично выразить свой восторг.

— Вы слишком добры, миссис Гамильтон. Я всегда бываю польщен, когда прекрасные женщины признаются мне в том, что им нравятся мои работы! — Они оба засмеялись, и он добавил: — Вы ходили на мою последнюю выставку в галерею «Эббот»?

Она кивнула.

— Вам понравилось?

— Очень, — она поколебалась секунду, — я могу быть откровенной? — Он кивнул, и она быстро сказала: — Я потратила много времени, изучая ваши картины, и мне всегда казалось, что вы постоянно что-то ищете. Ваши работы пронизаны печалью, особенно пейзажи, это меня сильно поразило. Не поймите меня неправильно, — торопливо добавила она, — я вовсе не критикую ваши работы. А ваши портреты совершенно поразительны; они наполнены теплом и жизнью, но остальные ваши картины… — Она сбилась, и он посмотрел на нее странным взглядом:

— Вы первый человек, кто сказал мне это.

— Извините, наверное, я вас обидела.

— Напротив, вы совершенно правы. — И он стал говорить, как будто разговаривая сам с собой: — Когда я был молод, я рисовал потому, что был вынужден это делать. Но что бы ни происходило в моей жизни, живопись всегда являлась основным смыслом моей жизни, это верно и сейчас, но только в определенной степени. Каким-то образом за прошедшие несколько лет я понял, что живопись не так всеобъемлюща, как я полагал. Я начал понимать, что она не заполняет мою жизнь до конца, как это происходило в молодые годы. Я продолжал рисовать так же много, как и прежде; могу даже сказать, что начал работать еще более интенсивно, — но все равно я ощущаю какие-то провалы, временами я чувствую себя совершенно одиноким.

— Но я уверена, что у вас много друзей?

— Друзей — пожалуй, — он вздохнул, — но нет того единственного человека, которого я искал все это время.

— Единственного человека?

— Да. Женщину, которая сделает мою жизнь счастливой. — В ответ на ее испуганный взгляд он добавил: — Мне кажется, я удивил вас своими словами? А может, вас изумило, что у меня такая романтическая душа?

— О, ничего подобного! Но вы говорили так серьезно, что я действительно была удивлена, но только на мгновение. Вы думаете, вы узнаете эту женщину, когда встретите ее?

— Я уверен в этом. На самом деле я точно знаю, как она выглядит.

— О, — вырвалось у Джейн, — так, значит, вы уже встретили ее?

— Да. Только что.

Какая-то нотка в его голосе заставила ее остановиться, она почувствовала легкое замешательство от того, что их сближение произошло так стремительно, и она постаралась перевести разговор на более незначительные темы:

— Ну что ж, в таком случае я уверена, что на следующей вашей выставке я не замечу печали и безнадежности в ваших полотнах, они начнут излучать счастье!

— Они будут светлыми и радостными! — усмехнулся он. — Ведь теперь кое-кто оказывает на меня сильное влияние.

— Влияние? — Это заговорил Николас.

Он подошел к ним так тихо, что никто из них не заметил его приближения, хотя он уже стоял рядом с Джейн.

— Не хотите ли вы сказать, что Джейн уже имеет и на вас какое-то влияние? Тебе следует быть осторожней, Мастерс, моя жена привыкла использовать лесть для достижения своих целей.

Хотя это было произнесено самым легкомысленным тоном, но потаенный смысл сказанного был очевиден Джейн, тем не менее она не позволила, чтобы это отразилось на ее лице.

— Я бы этого не сказал, Гамильтон, — засмеялся Мастерс. — Вряд ли твоя жена пытается что-то получить от меня!

— Нет? — Тон Николаса был саркастическим. — Наверное, она вполне удовлетворилась тем, что получила от меня!

Джейн сбросила с себя его тяжелую руку, чувствуя, что любой ценой пора покончить с разговорами.

— Не пора ли приступить к ужину? Я думаю, нет смысла его откладывать. — И, не ожидая ответа, она направилась в столовую.

Этот ужин преследовал ее кошмаром еще несколько дней. Кэрол и Николас разговаривали только друг с другом, изредка обмениваясь репликами с Джоном Мастерсом, но не прикладывая никаких усилий, чтобы подключить к общему разговору Джейн. Они разговаривали о премьерах и приемах, о людях, которые для Джейн были просто именами в колонках светской хроники в журналах и газетах. Она сидела словно застывшая, механически пробуя каждое искусно приготовленное и изысканно сервированное блюдо. Но все, что она подносила ко рту, имело вкус опилок, и она была рада, когда ужин наконец подошел к концу и они вернулись в гостиную, чтобы выпить кофе.